Глава восьмая.
— Итак, моя дорогая
мисс Лоуренс, — подвел итог милорд, — вы окажете мне большую услугу,
если согласитесь на мое предложение. И Джон Бассет, конечно, всегда
будет под рукой, чтобы помочь, если потребуется.
— Конечно, — прошептала Эмма, глядя в окно на длинную аллею, бегущую
параллельно линии горизонта.
Перед аллеей возвышался маленький павильон в виде римского храма, который
она еще не успела осмотреть. Мистер Кросс как-то упомянул, что внутри
есть прекрасные фрески, изображающие подвиги Геракла.
А какие фрески увековечат подвиги мисс Эммы Лоуренс, если она согласится
на предложение милорда? И почему она стоит как зачарованная и думает
о таких глупостях, вместо того чтобы дать ему ответ?
Потому что настоящий вопрос в том, действительно ли она хочет так часто
быть рядом с ним. О, не имеет значения, что подобная близость приобретет
скандальный оттенок... что ее положение временного секретаря будут считать
таким... неподобающим женщине. Это неважно. Важно то, что ее чувства
будут поставлены под угрозу.
Конечно, с одной стороны, появится возможность отомстить ему за прошлое,
но, с другой стороны, она совершила необыкновенную глупость, влюбившись
в него снова. Всю предыдущую бессонную ночь она спрашивала себя, не
разглядел ли наивный ребенок, каким она была десять лет назад, за беспечной
очаровательной внешностью Доминика Хастингса будущего сильного мужчину.
И еще одна проблема. Сначала было легко скрывать от него, кто она на
самом деле, но со временем обман становился ей все неприятнее. Влюбившись
в него снова, Эмма чувствовала, что должна признаться, но она была так
счастлива в Лаудвотере, так счастлива с Тиш и еще счастливее с ним.
Вдруг он рассердится, узнав, что Эмма Лоуренс — прежняя толстушка Эмилия
Линкольн, отвергнувшая его? Еще хуже, если он подумает, что, обеднев,
она приехала в Лауд-вотер завлечь его теперь, когда он, как она думает,
богат. Это не соответствует истине, но он может так подумать и отослать
ее прочь... Из этого тупика нет легкого выхода. Остается лишь продолжать
в том же духе и молиться, чтобы случай облегчил ее признание.
— Мисс Лоуренс? — окликнул ее милорд, слегка озадаченный долгим молчанием
и почти каменным спокойствием, с которым она глядела куда-то вдаль.
— Вы ответите мне? Или вы хотите обдумать мое предложение? Я понимаю
всю необычность своей просьбы. Но ведь это ненадолго, я уверен.
Он не мог открыто сказать ей: о, моя дорогая мисс Лоуренс, пожалуйста,
скажите «да» и сделайте меня счастливым человеком, сделайте, чтобы мне
не приходилось красться по собственному дому ради возможности поговорить
с вами и насладиться вашим обществом!
Как будто услышав его мысли, Эмма повернулась к нему и одарила самой
ослепительной своей улыбкой.
— Учитывая временность этой ситуации, я согласна. Но смею напомнить,
что леди Клара и мисс Стрэйт увидят все в самом худшем свете!
— Несомненно... и черт с ними обеими! О, прошу простить меня, я не хотел
быть грубым, но боюсь, слишком долго прожил среди мужчин и забыл, как
деликатно надо разговаривать в присутствии дам. Может, ваше общество
благотворно повлияет на мою речь и манеры. Правда, когда-то, вы не поверите,
я был образцовым джентльменом, умевшим вести себя в любой компании.
Пожалуйста, верните меня в цивилизованное состояние, мисс Лоуренс, я
стал совершенным дикарем.
— А если я скажу, что предпочитаю дикаря джентльмену, милорд?
— Тогда я подумаю, что вы пытаетесь льстить мне... хотя раньше я никогда
не слышал от вас никакой лести. Наоборот, должен признать, что вы всегда
говорите правду, и могу только надеяться, что дикарь, которым вы восхищаетесь,
благороден, как тот, о котором так трогательно написала миссис Афра
Бен... хотя я и не живу в джунглях.
— Однако некоторые считают Нортум-брию довольно дикой, — ответила Эмма,
с сияющими глазами принимая правила его игры. — Все зависит от точки
зрения, я полагаю.
— Вы правы, но надеюсь, вы простите мне попытки стать немного цивилизованнее.
Сердце Эммы билось все сильнее. Любой свидетель их разговора, несомненно,
решил бы, что они флиртуют... тем более что милорд вышел из-за своего
прекрасного дубового письменного стола и теперь стоял рядом с Эммой.
Он снова был одет как обычно, и она подумала, что предпочитает его таким,
а не денди, каким он был за обедом. Сельский костюм подходит его зрелой
мужской силе, проницательно рассудила Эмма.
— Не намного цивилизованнее, — медленно ответила она, поднимая на него
глаза.
И его глаза сияли, зрачки расширились, губы слегка изогнулись в улыбке.
— На сколько? Так много или так мало? — спросил он и, не касаясь ее,
наклонился и легко поцеловал в губы, как бабочка, впервые садящаяся
на цветок... до того, как в него вопьется пчела. Он считал ее нетронутой,
и был прав.
Милорд ощутил легкое движение ее нежных губ и не отпрянул, как намеревался
вначале, а слегка приподнял голову и затем снова опустил и поцеловал
ее еще раз.
На этот раз, когда закончился второй поцелуй, отпрянула Эмма. Ее колени
подгибались, все тело требовало продолжения магического действа. Если
она собирается стать его секретарем, это надо прекратить, и немедленно.
— Нет, — хрипло сказал он и потянулся к ней, но она оттолкнула его с
тем же «нет». Однако если его «нет» умоляло ее сказать «да», ее «нет»
действительно значило «нет», и он это понял.
— Вы не должны так поступать, — печально сказала Эмма. — Я не смогу
быть вашим секретарем, если вы будете обращаться со мной как со шлюхой.
— Не говорите так, — пылко произнес он, — но... — Он умолк, потому что
знал, что лжет. Он, как и утверждала мисс Стрэйт, не имел намерения
жениться на ней.
А какие тогда у него намерения? Он не знал... и потому не имел права
целовать ее. Если у них будет любовная связь, если он сделает ее своей
любовницей, она действительно станет его шлюхой... и как заметил однажды
доктор Джонсон приятелю, пытавшемуся приукрасить подобную связь: «Эта
женщина — шлюха, и говорить больше не о чем!» Никакие красивые слова
не смогут смягчить жестокую правду.
Милорд отвернулся и уставился на стену, на портрет дедушки, с которого
началось разорение Лаудвотера. О, если придется жениться снова, то только
на деньгах... хотя после катастрофы первого брака он дал себе клятву
не продавать душу!
— Никаких «но», — печально обратилась Эмма к его широкой спине. — Я
уверена, вы сами понимаете, почему не должны соблазнять меня. Я должна
зарабатывать себе на жизнь, и все, что у меня есть, — это честь и некоторые
способности. Лишите меня чего-то одного, и я — в нищете.
— Бывают разные виды нищеты, — безутешно поведал портрету граф Чард.
— О да, — согласилась Эмма. — Но одни страшнее других, как вы наверняка
понимаете.
Он никогда не чувствовал себя таким одиноким. Он привык считать одиночество
другом, думал, что возможно отказаться от дружбы и любви и прожить бесплодную
жизнь так же счастливо, как и полноценную. Единственной его страстью
стало спасение Лаудвотера, а теперь эта хрупкая на вид, но сильная женщина
вошла в его жизнь, и ее магические чары разрушили всю его решимость.
Но он не должен губить ее, иначе станет самым страшным дикарем. Может,
даже стоит забыть свой план, который, несомненно, вызовет сплетни. Но,
повернувшись к ней и встретив взгляд огромных темных глаз, он подумал:
нет, если я обречен скитаться в пустыне, которой стала моя жизнь, Бог
не может отказать мне в глотке воды.
— Останемся друзьями, — сказал он как можно спокойнее. — В порыве безумия
я сделал то, что могло разрушить нашу дружбу. Я ни за какие блага мира
не причиню вам боль и не оскорблю вас. Поверьте мне.
Эмма склонила голову. Слезы защипали ей глаза.
— Да, я верю вам, — просто сказала она. — Теперь вы позволите мне уйти?
Тиш наверняка удивляется, куда я пропала. Вы сказали, что хотите работать
со мной днем, значит, с утра мы с нею будем очень заняты.
Милорд с минуту не мог заговорить. Он кивнул, а затем сказал хрипловато:
— Это кажется разумным, мисс Лоуренс. Я жду вас здесь в два часа в сопровождении
миссис Мортон, чтобы злые языки не смогли оклеветать вас. Миссис Мортон,
Тиш и няня поедут также с нами с Ньюкасл, когда мы закончим дела в Киллингворте.
Как видите, я все предусмотрел.
Все сказано и решено. Он смотрел ей вслед, охваченный мыслями и чувствами,
такими же новыми для него, как первая истинная любовь для Эммы. Он прошел
к окну и смотрел вдаль, не видя ничего, кроме пустоты.
Честь и долг — суровые надсмотрщики, и впервые почти за десять лет милорд
хотел бы освободиться от них, чтобы стать таким же легкомысленным и
беззаботным, как в юности, чтобы обнять мисс Лоуренс и...
Но в те дни ты бы и не взглянул на нее, прошептал внутренний голос.
У тебя не хватило бы мудрости отличить истинный бриллиант от фальшивого...
Так, может, в конце концов, суровые годы не прошли зря.
Эмму с не меньшей силрй терзало ее согласие. Она провела остаток утра
как в тумане. Если Тиш и удивлялась, что случилось с ее обычно оживленной
гувернанткой, которая в это утро часто теряла нить урока и рассеянно
смотрела в окно, она ничего не сказала.
Эмма съела ленч в детской в отрешенном состоянии, не покидавшем ее до
того, как она спустилась по широкой лестнице в большой холл и направилась
к кабинету милорда, чтобы приступить к своим новым обязанностям. И она
не заметила мисс Сгрэйт, поджидавшую ее у бюста Аполлона.
— Мисс Лоуренс. Позвольте поговорить с вами.
Слова прозвучали вежливо, но тон мисс Стрэйт был холодным и властным,
и это еще мягко сказано. Эмма удивленно остановилась. Мисс Стрэйт угрожающе
улыбалась.
— Мисс Лоуренс, значит, лорд Лафтон только что сообщил нам правду? Вы
будете секретарем милорда? Если так, то не должна ли я поздравить вас?
Вы искусно сыграли свою роль, но поскольку вы, несомненно, слышали мой
утренний разговор с леди Кларой, то понимаете, что милорд никогда не
женится на вас... как бы вы его ни ублажали: в постели или вне ее!
Значит, ее подслушивание обнаружили, но в том странном состоянии, в
котором Эмма пребывала, приняв предложение милорда, ей было все равно.
Прежде она пришла бы в ужас, ей даже стало бы стыдно... но теперь она
просто приподняла брови и тихо сказала:
— Мадам, я удивлена тем, что мои скромные дела и распоряжение милорда
заменить секретаря привлекли ваше внимание. А что касается моего умения
играть роль, я отдаю честь вашему опыту и, если мне понадобится помощь,
обращусь к вам за советом. Или вы предпочитаете присутствовать в кабинете,
когда я выполняю обязанности секретаря, и освободить бедную миссис Мортон?
А если не вы, то, может, леди Клара окажет нам такую честь?
Дерзкая речь Эммы, да еще произнесенная холодным, скучающим тоном, прозвучала
высокомерно. Однако, если Эмма не хотела терпеть оскорбления мисс Стрэйт,
мисс Стрэйт тоже решительно не желала уступать жалкой гувернантке.
Она восторженно зааплодировала, как будто находилась в театре.
— О, моя дорогая мисс Лоуренс, позвольте поздравить вас хотя бы с вашим
бесстыдством. Но, как вы понимаете сами, ваша охота на Чарда бессмысленна.
И что бы вы ни думали о причинах моей откровенности, позвольте заметить,
что ваше благополучие так же близко моему сердцу, как будущее леди Клары.
Когда милорд погубит вашу репутацию, кто доверит вам своих детей? Стены
Лаудвотера не сдержат сплетен. Так или иначе слухи о подобной связи
разнесутся по городу, можете быть уверены. И что тогда?
Шантаж! Оставьте милорда леди Кларе, или я расскажу всему свету о вашем
поведении — вот смысл песни мисс Стрэйт.
Эмма молчала, но не от страха, а от ярости, закипавшей в ней. Наконец
она произнесла:
— Позвольте и мне быть откровенной с вами, мисс Стрэйт. Мне абсолютно
безразличны леди Клара и ваши заботы. Я ни на секунду не допускаю, что
вами движет жалость к моему положению. Если вы еще раз хотя бы заикнетесь
о моих отношениях с милордом, я пойду прямо к нему... — Эмма сделала
ударение на слове «прямо», — и сообщу ему о ваших угрозах. Может, вы
и выше меня по положению и гостья в доме, где я всего лишь прислуга,
но я бы не поставила ни пенса на вашу победу... а вы?
Никогда еще за всю свою жизнь Эмма не вела себя подобным образом. Всегда
она сохраняла внешнее спокойствие и смиренно принимала удары судьбы.
Она научилась терпеть оскорбления своих нанимателей и их друзей. Но
после приезда в Лаудвотер ее жизнь изменилась, и вместе с обстоятельствами
изменилась сама Эмма. Никогда больше она не пойдет на компромисс и лицом
к лицу встретит последствия, какими бы мрачными или даже разрушительными
они ни оказались.
Было совершенно очевидно, что вызывающее поведение Эммы удивило мисс
Стрэйт. Она насмешливо оглядела гувернантку с ног до головы и неохотно
выдавила:
— Я почти восхищена подобным нахальством. Ладно, ведите свою опасную
игру, но помните, что против вас играет Калипсо Стрэйт, а я такой же
азартный игрок, каким оказались вы. Можете идти к своему милорду, мисс
Лоуренс, однако не забывайте мои слова. Он на вас не женится. Прощайте.
Ничья. Если бы они дрались на дуэли на шпагах, как мужчины, этим бы
дело не закончилось. Они отвернулись друг от друга. Мисс Стрэйт отправилась
к своей подопечной, а Эмма — к милорду. Как закончится игра, о которой
говорила мисс Стрэйт, пока не знала ни одна из них.
— Ой, папа, ты правда возьмешь меня с собой в Ньюкасл?
Милорд утвердительно кивнул. Тиш сидела рядом с Эммой в египетской гостиной,
наслаждаясь чаем в обществе взрослых. С тех пор как приехали гости,
она обедала в детской.
«Разве это обед?» — жаловалась она Эмме, представляя огромный выбор
блюд на папином столе. Когда еду подавали в детскую, приходилось лишь
есть принесенное или оставаться голодной. Однако девочке позволили выпить
чаю с папой и его гостями.
— Да, моя любовь. Поскольку мисс Лоуренс едет в качестве моего секретаря,
тебе придется присоединиться к нам, и в свободное время мисс Лоуренс
будет давать тебе уроки. Так что это не праздник для тебя, как ты понимаешь.
Новость порадовала леди Клару. Вряд ли гувернантка сможет одновременно
учить Тиш и ублажать милорда. Эмма же в который раз удивилась любви
милорда к девочке, которая не была его дочерью. Верно ли предположение
мисс Стрэйт, что Тиш просто дитя неверной жены милорда? И, если так,
что добавляет его явная любовь к ребенку к уже известным чертам его
характера?
Милорд же, стоявший у камина, украшенного большими китайскими вазами
с пышными цветами из садов Лаудвотера, думал не только о благополучии
Тиш. Он вынул из кармана хорошо сшитых брюк какой-то документ и повернулся
к обществу.
— Сегодня с нарочным прибыло письмо от сэра Томаса Лиддела, — объявил
он несколько театрально и обвел взглядом гостиную. — Он сообщает, что
на следующей неделе, двадцать пятого июля тысяча восемьсот четырнадцатого
года, Джорди Стефенсон проведет испытания своей новой движущейся паровой
машины, которую он строит уже десять месяцев и которая должна заменить
лошадей в шахтах Киллингворта. Поэтому позвольте предложить всем собраться
и отправиться в Ньюкасл поскорее, а не на следующей неделе, как планировалось.
Возможно ли это, Лафтон? Я знаю, что Блэкберн привык сниматься с места
по первому требованию, но вы должны думать о ваших дамах.
— О, пожалуйста, не беспокойтесь о нас, — взвизгнула леди Клара. — Мы
всецело в вашем распоряжении, когда речь идет о делах.
Это нехарактерное для нее заявление явилось результатом натаскивания
мисс Стрэйт на тему «Как угодить милорду» и было вознаграждено благодарной
улыбкой вышеупомянутого господина. Чтобы еще нагляднее продемонстрировать
свою готовность исполнять любое его желание, леди Клара спросила с притворной
заинтересованностью:
— А какова роль сэра Томаса Лиддела в этом деле, милорд?
Ответил ее брат, причем довольно раздраженно:
— Ты что, никогда не слушаешь меня, Клара? Я сто раз говорил тебе об
увлечении сэра Томаса изобретением Джорди Стефен-сона. Он полагает,
что этот человек может разрешить проблему дешевой перевозки угля. Чард,
я и Блэкберн также заинтересованы, если, конечно, из этого что-то получится.
Должен сказать, Чард, здесь и сейчас, что у меня есть сомнения. Возможно,
они развеются двадцать пятого июля!
Леди Клара тут же надулась, но мужчины так увлеклись обсуждением еретических
со мнений лорда Лафтона, что не обратили на нее никакого внимания. Эмма,
уже неделю работавшая секретарем милорда, знала, что сэр Томас был вожаком
маленькой компании нортумбрийских аристократов и джентльменов, владевших
угольными шахтами и сталелитейными заводами. Компания называла себя
Большим союзом и финансировала работу Стефенсона по усовершенствованию
примитивных паровых повозок. Подобные работы уже проводились мистером
Бленкинсопом из Лидса и мистером Тревитиком.
После чая милорд пригласил Эмму в свой кабинет написать ответ сэру Томасу
и, улыбаясь, сказал:
— Я не сообщил Лафтону, что сэр Томас буквально написал «потрясти Лафтона
немного, чтобы он преодолел скептицизм в отношении двигателя Стефенсона».
Я решил, что было бы недипломатично повторять такие откровенные слова.
Когда Эмма начинала работать с милордом, он вел себя скованно, очевидно
связанный присутствием миссис Мортон, сидевшей в уголке кабинета с вышиванием.
Но время шло, и он потихоньку расслаблялся и, хотя не пользовался выражениями,
обычными в мужской компании, начинал забывать, что работает с дамой.
— Бассет был прав, — воскликнул милорд, разглядывая счета, принесенные
Эммой накануне. — Вы работаете аккуратнее его. Я замечал и раньше, что
дамский почерк более разборчив. Чего я не ожидал, так это подобной старательности.
Эмма рассердилась.
— Ну, милорд, если бы женщинам дали шанс, они бы работали не хуже мужчин,
даже лучше. Я замечала, что мужчины более неряшливы в делах, требующих
точности и педантичности.
— Ах, мисс Лоуренс, как обычно, вы без колебаний поправляете меня. Я
должен извиниться, если мои слова прозвучали снисходительно. Сам Бассет
не смог бы лучше помочь мне.
Их взгляды встретились: нежный и открытый — милорда, настороженный —
Эммы. Но она не смогла не ответить на его похвалу улыбкой. Милорд протянул
ей письмо сэра Томаса и набросок ответа. Теперь встретились их руки.
И не пожелали расстаться. Совершенно против своей воли милорд опустил
голову и поцеловал маленькую ручку, так легко лежавшую в его руке.
— О, моя милая маленькая птичка, — прошептал он.
— Нет, милорд, — прошептала Эмма, пытаясь вырваться. — Вы обещали вести
себя хорошо...
— Не совсем так... Я только намекал...
— Миссис Мортон услышит вас, — предупредила Эмма.
— Что услышит? Я ничего не сказал.
— Но много сделали.
— О, дела, — улыбнулся милорд, но добавил более трезво под ее упорным
взглядом: — Однако я должен помнить о том, что вы сказали.
— Конечно, — подтвердила Эмма и, взглянув на его черновик, шаловливо
добавила: — Вы позволите подправить немного вашу грамматику, милорд?
— Поскольку вы отваживаетесь поправлять все, что я делаю, и более, чем
«немного», можете поправлять грамматику.
Миссис Мортон несколько озадаченно глядела на шепчущуюся пару. Эмма
покачала головой, отошла к столу Джона Бассета, взяла перо и начала
писать с таким рвением, будто от этого зависела ее жизнь. Милорд сел
за свой стол, подпер голову обеими руками, улыбнулся миссис Мортон и
стал с удовольствием наблюдать за Эммой, переписывающей его письмо.
Эмма закончила и посыпала песком письмо, чувствуя взгляд милорда и раздумывая
о странных событиях, происходящих с нею в Лаудвотере. Здесь она стала
объектом всеобщего мужского внимания, заработала неприязнь леди Клары
и, как ни странно, невольное восхищение Калипсо Стрэйт. Бен Блэкберн,
застигнутый милордом на месте преступления, больше не преследовал ее
так явно, но его место занял лорд Лафтон, часто находивший предлог поговорить
с ней.
Похоже, он думал, что после того, как милорд взял Эмму в секретари,
ее статус изменился к худшему, или, скорее, он предпочитал думать худшее
об ее и милорда отношениях. Правда, теперь милорд обращался с Эммой
при свидетелях еще более официально, почти холодно. Отношение лорда
Лафто-на, наоборот, становилось теплее с каждым днем.
Эмма думала и о том, что в гораздо меньшем арендованном доме милорда
в Ньюкасле будет труднее избегать неприятного внимания лорда Лафтона.
Конечно, замечательно быть временным секретарем милорда и наслаждаться
ежедневно его обществом, но приходится платить за это цену, которую
Эмма платить не хотела.
Даже Тиш заметила, что мисс Лоуренс изменилась. Однако Эмма не теряла
надежды, что с переездом в Ньюкасл, а затем в Киллингворт мужчины найдут
себе другие заботы, кроме попытки соблазнить одну бедную гувернантку...
К счастью для Эммы, милорд решил захватить в Ньюкасл Джона Бассета.
Джон не мог писать письма, но мог быть полезен в других делах, и его
присутствие отвлекало всеобщее внимание от необычного положения Эммы.
Однако, решив одну проблему Эммы, милорд невольно создал для нее другую.
Намерения Джона на ее счет были абсолютно честными, но тем не менее
они не были желанны. Эмма начала чувствовать себя большой золотой рыбкой
в очень маленькой вазе, окруженной котами с хищными глазами. И самое
неприятное: здравый смысл подсказывал, что она должна поощрять Джона.
Брак с ним решил бы все ее проблемы: у нее был бы не богатый, но надежный
дом, а что еще могла ждать от жизни бедная гувернантка?
Здравый смысл ничего не мог изменить. Она влюбилась в человека, презиравшего
ее десять лет назад!
Всю дорогу в Ньюкасл и позже, по пути в Киллингворт, она с отчаянием
спрашивала себя, какая глупость заставляет ее отталкивать человека,
восхищающегося ею и уважающего ее... даже если она сама не испытывает
к нему ничего, кроме дружеских чувств. Здравый смысл мог бы сказать:
как разумно выйти замуж за Джона Бассета и устроить свою жизнь!.. —
если бы новая встреча с Домиником Хастингсом не выбила из Эммы весь
здравый смысл.
Ей оставалось лишь сохранять терпение... и ждать того, что преподнесет
будущее.