Глава одиннадцатая..
Часы в классной
комнате пробили десять раз. Чуть раньше Кэтги увела Тиш на короткую
прогулку, чтобы Эмма смогла выполнить обещание увидеться с Джоном Бассетом.
Эмма надела самое старое и блеклое серое платье, как можно проще уложила
волосы под самым неподходящим кружевным чепцом, в надежде отвратить
Джона Бассета от намерения сделать ей предложение.
Тщетная надежда! Как только он вошел в комнату и увидел ее, глаза его
вспыхнули. Купидон, маленький бог любви, летавший с неиссякаемой энергией
почти по всем живописным полотнам Лаудвотера, бил без промаха. Его самая
действенная стрела пронзила сердце Джона Бассета. Несмотря на все усилия
Эммы, он видел в ней самую желанную, самую очаровательную женщину в
мире. А ее красноречие, в котором смешались здравый смысл и шутка, заставляло
любую другую женщину рядом с ней казаться бледной тенью.
Как и Эмма, он тщательно оделся, готовясь к встрече, но, не в пример
ей, постарался выглядеть как можно привлекательнее. И он выглядел настоящим
джентльменом, каким и был на самом деле. Беда Эммы заключалась в том,
что, хотя он нравился ей, она никогда бы не смогла его полюбить. Ей
так хотелось спасти его от неминуемого разочарования...
Джон подавил порыв немедленно броситься на колени перед Эммой. Джентльмен
не должен быть поспешным или назойливым, поэтому он мужественно завел
разговор о погоде, которая была хорошей; о виде из ее окна, который
был более чем хорошим; о выпавшей ему удаче служить внимательному хозяину,
достаточно терпеливому, чтобы не уволить секретаря, переставшего из-за
травмы выполнять свои обязанности.
Эмма предпочла бы, чтобы он перешел к делу.
В середине несвязного предложения, в котором Джон поздравлял ее с явным
улучшением манер леди Летиции, он вдруг бросился на колени и заговорил
хрипло и сбивчиво:
— Моя дорогая, дорогая мисс Лоуренс... Но, о, умоляю, позвольте мне
называть вас Эмма. — В этом месте он взял ее руку в свою и продолжил
так же исступленно, как и начал: — Моя дорогая Эмма, не могу выразить
словами, как счастлива стала моя жизнь в Лаудвотере с тех пор, как вы
приехали сюда! Ваши обаяние и красота преобразили не только леди Летицию,
но и всех вокруг... меня больше всех.
Он прижал ее руку к жилету в черно-белую полоску так сильно, что просто
невозможно было высвободиться, и заглянул ей в глаза. Его глаза сияли
любовью и восхищением.
— Моя дражайшая Эмма, прошу вас, позвольте держать вашу руку в своей,
как символ моей вечной любви. Для меня единственно возможное счастливое
будущее — то, в котором мы будем мужем и женой. Поверьте, что я всегда
буду вам самым любящим мужем и слугой, моя дражайшая Эмма. Джон оторвал
ее руку от груди, осыпая градом поцелуев.
Столь бурного выражения чувств Эмма не ожидала. Он всегда был сдержанным
и так строго соблюдал все нормы поведения, что его страстность ошеломила
ее. Но не таким образом, как он надеялся. О нет. Просто она еще больше
огорчилась.
— Мистер Бассет, — сказала она очень ласково, — прошу вас отпустить
мою руку, поскольку я хочу ответить вам так спокойно и ясно, как только
возможно, чтобы не оставить никаких недоразумений.
Джон не был глуп. Он сразу понял, что она собирается сказать. Восторженность
слетела с его лица. Так летний луг теряет яркость красок, когда облако
закрывает солнце. Но он был джентльменом, а также хорошим человеком.
Он выпустил руку Эммы, и она мучительно подыскивала слова для ответа,
который, несомненно, ранит его, но ей хотелось облегчить боль.
— Вы оказали мне огромную честь и вашим предложением, и искренностью,
с которой его сделали, но, увы, я могу предложить в ответ лишь свою
дружбу... которая, как я надеюсь, поддержит вас, поскольку я вынуждена
вам отказать. Я желала бы, о, как искренне я желала бы дать вам другой
ответ, но я не могу выйти замуж без любви, ибо такой брак принесет страдания
нам обоим и вы заслуживаете от вашей будущей жены большего, чем я могу
дать.
Эмма умолкла, и мгновение они так и оставались: он на коленях, устремив
на нее взгляд, и она — глядя ему в глаза с выражением глубочайшей печали
на лице.
Джон не мог сомневаться в ее искренности, как она не сомневалась в его.
Он поднялся медленно, сохраняя достоинство, и, уже стоя, сказал спокойно
и решительно:
— Я готов принять ваши условия, если вы согласитесь выйти за меня замуж.
— Как ни великодушно ваше предложение, я не могу обманывать вас, принимая
его, — ответила Эмма. Она тоже встала и протянула ему руку. — Прошу
вас, скажите, что мы останемся друзьями. У меня не так много друзей,
чтобы я позволила себе потерять вас.
Он слабо улыбнулся. Улыбка не тронула его глаз.
— Я никогда прежде не встречал такой честной женщины, как вы. Да, раз
мне не суждено ничего другого, я буду дорожить вашей дружбой. — И, неожиданно
смелея, медленно добавил: — Ваша любовь, вероятно, принадлежит другому,
и роптать было бы малодушием.
Он низко поклонился, как придворный королеве, и вышел из комнаты, ставшей
свидетелем краха его надежд.
Эмма смотрела, как закрывается за ним дверь, и чувствовала себя так,
будто ударила беспомощного ребенка. Но, чтобы быть честной с ним, она
должна быть честной с собой, и ей оставалось лишь молить Бога не подвергать
ее больше подобным испытаниям.
Ее мольба не была услышана.
Она хотела бы забыть о происшедшем, занимаясь историей с Тиш, но девочка
еще не вернулась с прогулки. Милорду сегодня она также была не нужна,
и Эмма решила привести в порядок свои чувства вдали от дома, который
вдруг показался ей тюрьмой, и постараться забыть о боли, которую вынужденно
причинила хорошему человеку.
Еще одна тщетная надежда!
Эмма вышла на лужайку за домом, неся сумку с вышиванием и новым романом,
который еще не успела прочесть, и направилась к павильону, построенному
в виде искусственных руин, — ее любимому месту в жаркие летние дни.
Она шла по берегу ручья, в который упала Тиш, и размышляла о странной
перемене в своей жизни после того, как дала согласие приехать в Лаудвотер.
Она так увлеклась своими мыслями, что не расслышала звука шагов, пока
мужчина не оказался почти рядом.
Это был лорд Лафтон. Он так спешил, что его лицо разрумянилось еще больше
обычного, и вытирал лоб большим носовым платком, который запихнул в
брючный карман, когда Эмма обернулась к нему.
— Мисс Лоуренс. Какая приятная встреча! Как я понимаю, вы всегда гуляете,
когда Чард не нуждается в ваших... э... услугах.
Если его последнее предложение и прозвучало двусмысленно, Эмма предпочла
этого не заметить.
— Действительно, милорд, — холодно ответила она. — Павильон находится
не очень далеко от дома, и приятно посидеть в тени с вышиванием или
книгой.
Она постаралась пройти мимо, но он намеренно не уступал дорогу. Он даже
не шевельнулся, чтобы пропустить ее, и продолжал говорить, как будто
она ему и не отвечала. Эмма давно заметила эту его привычку.
— Может, вы позволите прогуляться с вами, мисс Лоуренс?
Он предложил ей одну руку, а вторую протянул за ее сумкой.
Что делать?
Эмма не имела ни малейшего желания гулять с ним. Все, что она знала
о нем, ей совершенно не нравилось, как и не нравился его взгляд, блуждавший
по ее телу, где бы она с ним ни сталкивалась. Однако приличия требовали
принять его предложение, и она неохотно отдала сумку и взяла его под
руку. Лорд Лафтон повел ее по берегу, скрытому от дома деревьями, громко
болтая о пустяках, и внезапно остановился на маленькой поляне.
Он убрал руку, на которую опиралась Эмма, и сказал, плотоядно оглядывая
ее:
— Вы чертовски хорошенькая девушка, мисс Лоуренс, и я уверен, что вы
это знаете. И если Чард или Бен Блэкберн проявляют нерешительность,
может, вы будете благосклонны к старшему и более опытному мужчине. И
будь я проклят, если я не тот человек, который вам нужен!
Без дальнейших разговоров и прежде, чем Эмма успела его остановить,
он уронил ее сумку и прижал к себе так сильно, что она чуть не задохнулась
от его зловонного дыхания, в котором смешались запахи сигары, выкуренной
недавно, и — выпитого в начале дня! — портвейна.
Эмма уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть.
— Постыдитесь, милорд. Я не сделала ничего, чтобы заслужить такое обращение.
Он не был так груб, как Бен Блэкберн; не пытался изнасиловать ее немедленно.
Он лукаво улыбнулся, еще крепче прижал ее и сказал, как ему казалось,
победно:
— Моя дорогая, не играйте со мной в невинность. Я видел, как вы смотрите
на Чарда, а мисс Калипсо Стрэйт уверена, что вы прекрасно сознаете,
что делаете. Я могу обеспечить вас лучше, чем Чард. Мое поместье не
обременено долгами, и я могу назначить вам небольшой доход. А он предлагал
вам это?
Эмма отступила, но за спиной у нее был ручей, а впереди — Лафтон, ей
некуда было бежать.
— Простите, милорд, но я не отвечу на вопрос, унижающий мое достоинство.
Я не собираюсь становиться ничьей любовницей, тем более вашей. Полагаю,
что, получив честный ответ, вы позволите мне пройти.
Ничего подобного! Он не шевельнулся и продолжал разглядывать ее. Ему
казалось, что ее достаточно легко купить. Его мнение о женщинах было
очень низким, и он просто решил, что она набивает себе цену. Умная шлюха!
Он решил попытаться еще разок.
— Я назначу вам хорошее содержание, — ухмыляясь, повторил он. — Вы хотите,
чтобы я назвал цифру? Я никогда раньше не торговался с женщинами, но,
может, поторгуемся?
Эмма со вздохом закрыла глаза. Не так плохо, как стать добычей Бена
Блэкберна, но тоже ничего хорошего.
— Нет. Я хочу от вас одного: позвольте мне пройти. Это сделает честь
и вам, и мне, — сказала Эмма и сделала движение, как будто уже получила
его согласие.
Он продолжал разглядывать ее.
— Ваши «да» и «нет» трудно различить, мадам, как, впрочем, и у других
женщин. Ну, я пока отступлю. Только не думайте, что выслушали мое последнее
предложение. Мы, Лафтоны, никогда легко не сдаемся. Наш девиз: «Мы своего
добьемся».
Все же он отступил и позволил ей пройти мимо, хотя Эмма и дрожала от
страха, что он набросится на нее в последний момент. Ей повезло, что
он хотел легкой победы: купить женщину, а не принудить ее силой. Он
не был таким животным, как Блэкберн, но невысоко оценивал женщин. Эмма
содрогнулась, подумав о Калипсо Стрэйт, желавшей связать себя с таким
человеком.
Наконец она осталась одна. Лорд Лафтон
временно отступил с поля боя, вернее, из парка боя, язвительно подумала
она. День показался яснее с его уходом.
Но ненадолго. Едва она уселась в павильоне, приготовившись восхищаться
фресками, изображающими подвиги Геракла (было слишком жарко для работы
на воздухе), когда большая тень закрыла дверной проем и вошел мужчина.
На мгновение ей показалось, что это милорд. Увы. Это был ее кошмар Бен
Блэкберн.
Эмме совсем не улыбалось оставаться с ним наедине. Она убрала вышивание
в сумку, встала и направилась к выходу. Но он стоял как скала и свирепо
ухмылялся.
— Не так быстро. Я видел, как вы отказали Лафтону. Вы ждете здесь Чарда?
Если так, должен вас разочаровать. Я только что видел его в доме.
— Я никого не ждала, — как можно равнодушнее вымолвила Эмма, хотя сердце
ее бешено забилось. — Мне пора идти к леди Летиции.
— Неужели? Я удивлен, мадам. Ведь вы только что пришли сюда после вашей
стычки с Лафтоном. Не говорите, что убегаете от меня.
Он подошел ближе, подталкивая ее к двери во внутреннее помещение павильона,
где их не могли видеть из парка.
Эмма внутренне дрожала, но старалась не показать своего страха.
— Я забыла о времени. Вы позволите? — И она постаралась проскользнуть
мимо него.
Он не собирался допустить ничего подобного. Вместо этого он наклонился
и накрыл ее грудь своей большой ладонью, продолжая подталкивать к стене.
— Я хочу развлечься, мадам. Вы — шлюха Чарда, а значит, общая шлюха.
Займитесь своим ремеслом без принуждения, и я заплачу вам.
С этими словами он сунул свободную руку в карман и бросил на пол пару
гиней.
— Мои деньги ничем не хуже его, и они не последние.
Как лорд Лафтон, только страшнее.
— Милорд приказал вам не беспокоить меня, мистер Блэкберн, и я думаю,
было бы разумно прислушаться к его словам.
— А мне плевать на него. Тогда я не хотел ссориться с ним, но теперь
у меня нет ни малейшего желания финансировать безобразную игрушку Джорди
Стефенсона. Я собираюсь поразвлечься, прежде чем покину Лаудвотер.
Если вы мне понравитесь, может, я и вас захвачу. Со мной жить будет
приятнее, чем ходить за незаконным ребенком Чарда.
— Я не желаю иметь с вами ничего общего, мистер Блэкберн. Что бы вы
обо мне ни думали, я честная женщина и собираюсь ею оставаться.
Эмма пыталась вести себя как можно спокойнее, чтобы не возбуждать его.
Еще одна тщетная надежда. Он притянул ее к себе.
— Недолго, мадам. Недолго. К тому же я не верю в вашу честность. Я знаю
прежнюю репутацию Чарда. Хоть он и жил монахом последние годы, мужчина
не может совершенно измениться.
Безнадежно. Как ни борись, у нее нет надежды вырваться. И вряд ли она
дождется помощи. Он сказал, что милорд в доме. Наверное, глупо было
приходить сюда в одиночестве, но она не ожидала, что Бен Блэкберн снова
попытается напасть на нее.
Тем не менее Эмма закричала во все горло, призывая на помощь, и в то
же время постаралась оттолкнуть Блэкберна. Бесполезно. Он был невысок,
но широк в плечах и коренаст и вполне мог справиться с маленькой женщиной,
даже не используя всю свою силу. Он начал срывать с нее платье, причиняя
боль своими тяжелыми руками, царапая лицо колючими щеками и подталкивая
к софе, стоявшей в углу комнаты.
Вряд ли какое-то чудо спасет ее во второй раз... Звезды заплясали перед
глазами, сознание стало покидать ее. Он бросил ее навзничь на софу,
навалившись сверху. Она еще пыталась бороться, полная решимости не уступить
без борьбы, но ничто не помогало, его рот и руки были повсюду, его тяжесть
не давала ей дышать.
Но в тот миг, когда все казалось потерянным, когда, ругаясь и смеясь,
он уже почти праздновал победу, когда тьма уж почти поглотила ее, тяжесть
вдруг пропала, послышались крики. Один голос принадлежал милорду. Эмма
медленно села. Получив возможность дышать, она постепенно приходила
в сознание.
Медленно и методично милорд избивал Бена Блэкберна, избивал так, как
мог только сильный и натренированный боксер избивать непрофессионала.
Последний удар отбросил Блэкберна к ногам Эммы.
Милорд, все еще ругаясь, наклонился, схватил Блэкберна за волосы и приподнял
его голову.
— Черт тебя побери, Блэкберн, извинись перед мисс Лоуренс, пока мои
слуги не выгнали тебя хлыстами с моей земли, — процедил сквозь зубы
разъяренный милорд, совершенно непохожий на себя прежнего.
Эмма отпрянула от изуродованного лица, обращенного к ней.
— Нет, нет, мне не нужны его извинения. Ничто, ничто не сможет исправить
то, что он дважды пытался сделать со мной.
Она отвернулась от своего мучителя и тупо уставилась на фреску, изображающую
младенца Геркулеса в колыбели, душившего двух змей.
Воинственность покинула Блэкберна, и милорд также за волосы поставил
его на ноги.
— Я не буду извиняться перед твоей проклятой шлюхой, Чард, и перед тобой
тоже, — заорал Блэкберн, обретя возможность дышать, за что и получил
новый удар от милорда, разъяренного наглым упорством насильника.
Этот удар был так силен, что Бен Блэкберн свалился на пол под Геркулесом,
убивающим немейского льва, и остался лежать неподвижно в полубессознательном
состоянии. Но милорд снова поставил его на ноги. Избиение остановила
Эмма, так крепко схватившая руку милорда, что он был вынужден отпустить
Блэкберна. Тот приземлился перед Геркулесом, убивающим Гидру. Милорд
был разъярен не меньше самого Геркулеса, его глаза пылали, и в ярости
он не сознавал собственной силы.
— Моя дорогая, — хрипло выкрикнул он, — вы не должны мешать мне наказывать
его за мерзкое поведение с вами. Я должен был сделать это в первый раз,
а не бездумно позволять ему повторить нападение.
— Нет, нет, — сказала, задыхаясь, Эмма. — Вы спасли меня, и этого достаточно.
Подумайте, какой поднимется скандал, если вы убьете его, а это вполне
может случиться. Вы уже изуродовали его на всю жизнь. Довольно.
Их прервал стон Бена, ползшего к двери. Никогда, в самом страшном сне,
ему не привиделся бы Чард, такой, с каким ему пришлось встретиться сейчас.
Он всегда втайне презирал его за мягкость в отношениях с друзьями и
слугами, за вежливость и обходительность.
Выражение лица милорда изменилось. Безумие отступило. Он с печалью признался
себе, что вид гнусного нападения на Эмму оставил в нем один инстинкт:
убить человека, пытавшегося изнасиловать ее. Он повернулся к Бену, мучительно
пытавшемуся подняться.
— Вы ничего никому не скажете, никогда не упомянете имени мисс Лоуренс,
или я вызову вас на дуэль, и наказание будет окончательным.
— Будь проклят, Чард, — начал Блэкберн, но слабо, почти без следов бывшего
высокомерия.
— И ты будь проклят, Блэкберн. Если ты не дашь слово, что на этом все
закончится, что ты никогда больше не подойдешь к мисс Лоуренс и не попытаешься
очернить ее имя, я закончу начатое, невзирая на ее великодушную просьбу
о пощаде.
Низко опустив голову, Бен выдавил:
— Я обещаю.
— Громче, громче, — сказал милорд, теперь само воплощение надменности.
— Я обещаю, — проревел Бен, обводя их обоих злобным взглядом.
— Тогда идите, — сурово приказал милорд. — Но немедленно под любым предлогом
покиньте Лаудвотер. Слышите?
Бен угрюмо кивнул и, спотыкаясь, вышел из павильона, прикрывая рукой
избитое лицо.
У Эммы подкосились ноги, и она опустилась на широкую софу. Хотя день
был теплым, ее пробрал озноб. Она привела в порядок разорванную одежду
и, вынув из сумки легкую шаль, натянула ее на плечи, но ужасная дрожь
не прекращалась. Озабоченный милорд присел рядом с нею. Он старался
не касаться ее, поскольку не был уверен, как она отреагирует на близость
мужчины после жестокого нападения Блэкберна.
Она дрожала так сильно, что милорд снял куртку и накинул ей на плечи.
Она не отпрянула от его прикосновения, но подняла на него свои большие
глаза и прошептала:
— Почему мне так холодно? Ведь день жаркий.
— Говорят, что раненные в сражении мужчины дрожат от холода, — ласково
ответил милорд. — Вы тоже, в некотором смысле, ранены в сражении.
Какое-то время они сидели в молчании. Вскоре Эмма заметила, что дрожь
прошла, хотя она все еще чувствовала себя очень странно... как будто
смотрела на эту сцену со стороны и не имела к происходящему никакого
отношения. Она сказала об этом милорду и снова задрожала.
Пока милорд сидел рядом с нею, его ярость сменилась любовью. Желая защитить
ее, он привлек ее к себе одной рукой, чтобы она могла разделить тепло
его тела, и Эмма не сопротивлялась.
С усталым удивлением она думала, что после нападения Блэкберна, который
вызывал в ней отвращение даже на расстоянии, будет испытывать то же
чувство ко всем мужчинам. Однако ласковое прикосновение милорда успокоило
Эмму, передав ей часть его тепла. Он был рыцарем, защитившим ее от насильника,
а рыцари заслуживают вознаграждения. Теперь, когда он спас ее, она не
могла больше отталкивать его.
Вскоре вторая рука милорда обняла Эмму, и он поцеловал темный шелк ее
волос. На мгновение Эмма замерла, вспомнив Бена Блэкберна, а затем подумала
сонно, ибо дрожь прекратилась и подступил сон, сон выздоровления: почему
я должна бояться его? Ведь я люблю его, и он спас меня.
На это, казалось, был возможен единственный ответ, так что, когда милорд
поцеловал ее еще раз в губы, она ответила на его поцелуй зачарованно,
почти бездумно.
Милорд испытывал душевные и физические муки. Он только что чуть не убил
человека, посмевшего напасть на нее, а теперь все больше возбуждается,
держа ее в своих объятиях. Как же он смеет навязываться ей, даже так
нежно? Но он не навязывался. Эмма, испытывая облегчение, восхищение
и благодарность к спасителю, к тому же любимому ею, ласково целовала
его лицо и разбитые руки, которыми он так доблестно защищал ее.
Все их благие намерения улетучились. Эмма забыла, что собиралась защищать
свою честь до конца от любого мужчины, даже милорда, которого полюбила.
Милорд забыл, что хотел соблюдать приличия и не пользоваться преимуществом
своего положения. Никогда еще их борьба между любовью и долгом не была
такой сильной.
Милорд не мог предложить ей законный брак, потому что для спасения Лаудвотера
необходимы деньги, которых у его возлюбленной не было. Она еще беднее
его. Так что его долг не трогать ее, а ее долг — отказать ему и сохранить
свою честь.
Время и случай вступили в заговор и уничтожили все, что их разъединяло.
Ласки милорда, сначала выражавшие лишь нежность и желание успокоить
и защитить любимую и благодарно возвращаемые Эммой, постепенно переросли
в открытое выражение страсти. Руки милорда становились все более настойчивыми,
хотя и не жестокими, как у Бена Блэкберна. И ему было мало одних поцелуев.
Эмма не отвергала его. Солнечные лучи золотили их любовь.
В какой миг они отбросили все сомнения, ни один из них не смог бы сказать.
Осталось одно желание: раствориться друг в друге. Долг, честь, приличия
и все остальное, что сдерживало их, забылись. Они лежали обнаженные,
обнимая друг друга, под фреской, изображающей Геркулеса и его жену Деяниру,
и праздновали свою любовь, как все мужчины и женщины, которые жили и
любили на земле.
Они забыли обо всем, их ничто больше не сдерживало, даже боль потерянной
невинности. Только милорд хрипло прошептал:
— Я — животное, так наброситься на вас...
Но Эмма положила ладонь на его губы и сказала:
— Тише, милорд, я хотела этого так же, как и вы.
Даже если это ее единственный миг с ним, она не будет роптать, а пока
она хотела чувствовать лишь то, что они разделили, не стыдиться ничего
и не винить его.
Вскоре они ненадолго заснули — легким сном, идущим за глубокой страстью.
Они проснулись и обнаружили, что все еще держат друг друга в объятиях,
но окружающий мир, суетный и любопытный, уже давил на них. Нельзя, чтобы
кто-то заметил их одновременное отсутствие, особенно если Бен Блэкберн
не так уж сильно перетрусил и рассказал о том, где оставил их наедине.
Они не могли быть уверены в его молчании, но все же медлили.
— Я должен оградить вас от клеветы, хотя именно из-за меня вы можете
подвергнуться оскорблениям... Скажите, что вы прощаете меня.
— Мне нечего прощать, мой дорогой лорд, ибо я была добровольной соучастницей.
Впоследствии она с некоторым изумлением думала, что мысль, которая должна
была бы занимать их обоих, так и не пришла им в голову: мысль о ребенке,
возможно зачатом во время их страстного свидания. Как будто они жили
в Аркадии, идиллической стране невинных наслаждений, .где не бывало
последствий страсти.
— Я думаю, сердце мое, что вы можете называть меня как-нибудь иначе,
чем «милорд», учитывая то, что мы только что разделили, — сказал он
нежно, обнимая ее и не желая расставаться.
Эмма отрицательно покачала головой.
— Нет, вы всегда будете для меня милордом. Я не могу думать о вас иначе.
Она не хотела называть его Домиником и признавать прошлое, о котором
не рассказала до сих пор, а теперь боялась признаться.
Его следующие слова только подтвердили правильность принятого ею решения.
— Я больше всего ценю в вас вашу честность. Из всех женщин, что я знал
когда-либо, вы единственная говорите мне правду. И если эта правда требует,
чтобы я оставался для вас милордом, пусть так и будет.
Теперь она тем более не могла признаться ему. Не после таких слов. Эмма
слишком хорошо знала, что у ее честности есть границы. Что он подумает,
если узнает: все в ней, включая и имя, ложь?
Поэтому она ничего не сказала, и милорд, нежно прижимая ее, закрыв глаза,
продолжал:
— Я должен признаться, что, как и лорд Байрон, не только сам преследовал
женщин в юности, но и женщины преследовали меня. Им было нужно лишь
мое имя и титул, который я мог унаследовать. Я никогда не был настолько
тщеславен, чтобы считать призом лично себя, хотя, видит Бог, я был самодовольным
юношей.
Милорд беспокойно зашевелился, как будто воспоминания причиняли ему
боль.
— Я помню одну девушку, по-своему упорно преследовавшую меня. Маленькая,
толстая, заикающаяся девушка, почти ребенок, и я, да простит меня Бог,
женился бы на ней ради ее богатства. Но по какой-то причине, я никогда
не узнаю почему, она отказала мне. К моему глубокому огорчению, поскольку
мне казалось, что она любит меня, как это ни удивительно. И я никогда
не узнаю, к счастью или нет, поскольку вскоре продался за деньги красавице.
Видите, я пытаюсь соответствовать вашей честности, и, если вы презираете
меня за это, так тому и быть. Время для лжи прошло. Наш брак оказался
катастрофой.
После долгого молчания он нежно поцеловал ее в щеку и снова заговорил:
— А вы — моя вторая половинка. Как странно... Когда я был еще неоперившимся
юнцом, одна старая цыганка нагадала, что мне повезет и я найду свою
настоящую любовь, правда когда я в первый раз встречу ее, то не узнаю.
А позже, когда я снова встречу ее, то узнаю немедленно. Как же она ошиблась!
Я узнал, что вы предназначены для меня, как только увидел вас в холле.
Вы мой ангел-хранитель, пришли спасти меня. Никогда не поверю, что вы
преследуете меня из-за титула. Вы слишком хороши для этого, я знаю.
— Милорд... — Эмма не могла продолжать. Как сказать ему правду теперь?
Где окажется его вера в ее честность и совершенство? И что он подумает,
обнаружив, что она и есть та маленькая толстушка, которую он презирал?
Что она, которую он считает совершенством, обманывает его снова и снова?
Что скрыла от него, кто она на самом деле? Если бы он с самого начала
знал, что Эмма Лоуренс — Эмилия Линкольн, так жестоко отвергнувшая его,
он никогда бы не нанял ее... Мучительные мысли кружились в ее голове.
— Что, любовь моя? — Его голос был ласковым, но сонным. Он хотел сказать
ей, что жалеет ту бедную толстушку, вскоре исчезнувшую из общества,
поскольку разорился ее отец. Он также хотел сказать ей, что любит ее
и женится на ней, хотя в житейском смысле она ничего не принесет ему.
Будь что будет. Она принесет ему любовь, а этого более чем достаточно.
Но он не хотел нарушать нежные чары, окутавшие их, такими практическими
рассуждениями. Впереди достаточно времени, чтобы рассказать ей обо всем,
что она для него значит.
Она подарила ему покой, и наверняка так будет всегда, и он заснул, довольный.
Эмма не могла спать и не была довольна. Она снова была тем растерявшимся
ребенком, которого он встретил и не узнал. Он изменился, не так ли?
И она изменилась. И, хотя она бесконечно любит его, она никогда не будет
его любовницей, не будет тайком прокрадываться в его постель. Слишком
сильно она его любит. Его честь и ее честь не должны страдать. Она пережила
с ним бесценный миг вне времени и на этом должна остановиться. Он не
упомянул о женитьбе, и она никогда не заговорит на эту тему.
Эмма выскользнула из его объятий и начала одеваться. Необходимо оставить
его прежде, чем их обнаружат. Притвориться, что ничего не произошло,
и не отступать от задуманного.
Приведя себя в порядок, она взглянула на него. Во сне годы отступили,
и он вновь стал тем прекрасным юношей, которого она когда-то знала.
Эмма вздрогнула. Она хотела поцеловать его на прощание, но побоялась
разбудить. И она взяла свою сумку, вышла из павильона, моля Бога, чтобы
никто не видел, как милорд явился спасти ее.
Ей повезло. Она пошла вдоль ручья, сделав большой круг, чтобы подойти
к дому с другой стороны. Еще один обман в список всех предыдущих. Но
теперь важно одно: ее решимость покинуть Лаудвотер и свою любовь — как
можно скорее и как бы ей это ни было тяжело. Он заслужил от жизни больше,
чем тайная связь, позорная для них обоих.
Всю дорогу к своей комнате она лелеяла мысль о том, что любила и была
любима и в этом счастливее большинства женщин, даже если все, что у
нее останется, — воспоминания о единственном свидании с ним.